Было-стало: честная история о ринопластике
«Как и у остальных людей, у меня есть личные истории и моменты, в которые не хотелось бы посвящать всех», – говорит блогер с миллионной аудиторией Татьяна Кодзаева. Тем не менее ее открытая позиция в том, что касается пластики, вызывает уважение. Татьяна сделала ринопластику и поделилась своей историей с vogue.ua
Если честно, я долго думала, стоит ли открыто делиться своим опытом: у меня большая аудитория, и опасаться обвинений в пропаганде «перекраивать» себя действительно стоило: мир движется к принятию себя, а бодипозитив считается главным бьюти-трендом. Но, проанализировав свой непростой опыт и зная, что для многих эта тема будет очень актуальной, я решила поделиться.
Поскольку я никогда не делала тайны из своей операции, вопросы о ней входят в топ-три самых часто задаваемых вопросов в direct. Спрашивают, у кого я делала, не больно ли, довольна ли я. Люди искренне восхищаются результатом, и происходит это довольно часто. По мнению большинства, получилось достаточно натурально – и я в целом тоже так думаю.
Когда мне было 16, у меня сильно упал иммунитет. Я практически завяла, ничего не хотелось, даже есть. Это была не депрессия, а жуткий упадок сил. Никто не понимал, что со мной происходит. В один день я пожаловалась родителям, что мне трудно дышать, и мы вместе пошли к ЛОРу. Неожиданно выяснилось, что моя носовая перегородка была настолько искривлена, что я дышала только на 20%, а это было критично: организм не насыщался кислородом, и это было опасно для жизни.
Татьяна Кодзаева до пластики
Мне сказали срочно делать операцию. К тому моменту я уже очень не любила свою горбинку на носу. Но ни врачи, ни родители менять форму носа мне тогда не разрешили. И я отправилась на септопластику – операцию по выравниванию носовой перегородки.
Это был жуткий, жутчайший опыт в государственной больнице. Когда я пришла в операционную (напомню, мне было всего 16), повсюду были следы крови. Меня спросили, зачем мне такая красивая пижама, – ведь она испачкается так же, как и кафельная плитка.
Входить в реанимацию родителям запретили. Мама просила об одном – передать мне телефон, чтобы я звонила, если мне что-то понадобится. Персонал положил мой телефон на тумбочку, чтобы я не могла его достать. «Утку» оставили на полу. И ушли. То, как я отходила от наркоза, беспомощность и унижение я помню до сих пор. Меня рвало собственной кровью, которой я наглоталась во время операции. Следующие два дня я не могла встать – наркоз оказался беспощадным, и даже в туалет меня на руках носили то мама, то мой молодой человек, за которого я потом вышла замуж.
Предполагалось, что перегородку мне выровняли, но на очередном осмотре у ЛОРа через два года обнаружилось, что она снова искривлена. Это произошло потому, что септопластику мне делали как взрослой, не учитывая, что у подростков носовая перегородка еще растет, и надо оставлять для этого место. Как мне потом объяснили нормальные врачи, я росла, вместе со мной росли ткани перегородки, и она искривилась снова.
Click here to preview your posts with PRO themes ››
Татьяна Кодзаева (слева) в 17 лет
Свою новую клинику я выбирала долго и тщательно, по рекомендациям. Врачи пришли к выводу, что в этот раз нужно сделать и внешнюю «пирамиду» – это позволит возобновить нормальное дыхание. Тут я даже обрадовалась, ведь ринопластику я давно хотела, но все не были в восторге от моей идеи, да и после септопластики я сама боялась. А тут все решилось само собой. И через полгода мне сделали операцию – в комфортных условиях. Со мной снова был мой будущий муж и мои родители; все прошло прекрасно, а, очнувшись, я сказала, что хочу замуж и поесть.
Татьяна Кодзаева после пластики
Тем не менее, и в этот раз не обошлось без осложнений. У меня начали расти костные мозоли. Это не ошибка врача или клиники, это реакция моего организма. Не то чтобы это я такая невезучая – костные мозоли как осложнение после ринопластики встречается довольно часто. Двое моих подруг столкнулись с ними – и уже избавились от последствий хирургически. Но все же это еще одна полноценная операция, пока я не готова. Если ситуация ухудшится, возможно, рассмотрю такой вариант.
Принимая такое решение о ринопластике, важно помнить: любая операция – это риск. Риск выглядеть не так, как на визуализации, риск побочных реакций, тяжелого наркоза. Но одновременно это еще и возможность – сделать свою жизнь лучше, стать более уверенной в себе. Собственно, так и получилось у меня.
Мой нос изменился к лучшему: раньше у меня была горбинка и кончик носа «картошкой». Сейчас он все той же формы, но более аккуратный. Когда появился Инстаграм, а социальные сети начали бурно развиваться, я увидела множество инста-моделей с красивыми, изящными носами. Свои первые фото я начала делать еще в школе – и мне не нравилось, как я на них выгляжу. Я ужасно себя фотошопила, ненавидела делать совместные фото с кем-то, ведь я понимала, что их могут опубликовать, а я на них себе так жутко не нравлюсь. При этом мой парень обожал мою внешность в целом и нос, в частности, а все друзья отговаривали от операции. Сейчас мы все вместе смеемся над старыми моими фото – даже с родителями. Я там очень смешная и совсем другая.
Сейчас я отношусь к красоте совсем иначе; носы с горбинкой и их обладатели бывают невероятно красивыми, – только на моего мужа взгляните. Но, я очень рада, что сделала ринопластику, ведь теперь у меня нет «рабочей» стороны, и я нравлюсь себе в зеркале. Мне кажется, нет ничего важнее, чем быть в гармонии с собой.
Фото: @kodzayeva
